Глава 1. Формальные (внешние) признаки банкротства
Оглавление

1.2. Трехмесячная просрочка

 

Установленный законом трехмесячный срок начинает течь с момента наступления просрочки, а не с момента принятия решения судом либо вступления его в законную силу. Для случаев, когда кредитор должен подтвердить свои требования судебным актом, значение этого условия не слишком велико, поскольку обычно к моменту вступления судебного акта в законную силу трехмесячный срок исполнения обязательства уже истек. Однако для случаев, когда требование не должно подтверждаться судебным актом, суд должен проверить, действительно ли истек трехмесячный срок с момента начала просрочки.

Трехмесячная просрочка как условие для возбуждения дела о банкротстве предусматривалась и в Законе о банкротстве 1992 г., и в Законе о банкротстве 1998 г. Очевидно, данный срок рассматривается как достаточный, в течение которого могут быть устранены незначительные сложности с погашением задолженности (закрытие счета; смена лица, уполномоченного распоряжаться счетом; уточнение реквизитов контрагента; устранение небольшого кассового разрыва). Превышение же этого срока просрочки свидетельствует о наличии более существенных финансовых проблем или спора по поводу данной задолженности. Так или иначе, эти вопросы не могут быть устранены без внешнего вмешательства со стороны суда, в том числе с применением норм законодательства о банкротстве.

Примечательно, что в литературе можно встретить сомнения относительно целесообразности установления именно трехмесячного срока как достаточного для постановки вопроса о возбуждении дела о банкротстве должника. Однако все зависит от конкретной ситуации в экономике в определенный момент времени. Универсальный вывод о продолжительности просрочки, свидетельствующей о необходимости возбуждения дела о банкротстве, сделать довольно сложно. Так, в 2001 году В.В. Витрянский отмечал, что «…в условиях специфического российского рынка неисполнение должником своего обязательства в течение трех месяцев не воспринимается как нечто недопустимое, свидетельствующее о несостоятельности должника, напротив, такое явление считается обычным… поэтому оптимальными внешними признаками несостоятельности, повидимому, могла бы служить 6месячная просрочка исполнения денежного обязательства…»[1].

В литературе встречается вывод о влиянии уровня развития экономики на продолжительность просрочки, при которой можно поставить вопрос о несостоятельности должника. Так, Е.А. Махнева отмечает, что «чем более развитой является экономика страны, тем менее длительным становится срок, определяющий неплатежеспособность. И наоборот, чем ниже уровень развития экономики, чем глубже экономический кризис, тем длиннее срок, определяющий банкротство должника»[2]. Перенося это на российскую действительность, можно сказать, что наш гражданский оборот еще не настолько развит и просрочки платежей являются делом довольно типичным, поэтому законодатель вынужден примиряться с этим и устанавливать довольно длинный срок, до истечения которого говорить о банкротстве преждевременно.

На наш взгляд, едва ли стоит искать какойто оптимальный срок просрочки, после которого можно инициировать вопрос о банкротстве должника. В некоторых случаях такой срок слишком велик, так как кредитору может быть известно об отсутствии у должника средств для расчетов, а сумма долга столь велика, что нет оснований ожидать изыскание ее в ближайшее время. Должник при этом может совершать действия в ущерб кредиторам, например, выводить активы, формировать искусственную кредиторскую задолженность и т.д. Этот срок может быть и мал, если у должника имеется конкретный план выхода из состояния неплатежеспособности.

Однако проблема состоит в том, что условие о трехмесячной просрочке не установлено в качестве презумпции, т.е. должник не имеет возможности эффективно возразить против введения процедуры банкротства при наличии просрочки и еще до введения процедуры банкротства представить план ликвидации задолженности.

Помимо проблемы отсутствия возможности должнику представить возражения, в некоторых (довольно редких) случаях вызывает затруднение правильное исчисление трехмесячного срока.

Так, суды не сформировали однозначной позиции относительно ситуации, когда требование кредитора носит реституционный характер в результате признания недействительной оспоримой сделки. С одной стороны, оспоримая сделка недействительна в силу ее признания таковой судом[3], т.е. пока нет судебного акта о признании сделки недействительной, сделка считается действительной. С другой – сделка признается недействительной с ретроактивным эффектом – она считается недействительной с момента ее совершения. В судебной практике можно обнаружить как подход, предполагающий, что дело о банкротстве может быть возбуждено лишь через три месяца после вступления в законную силу судебного акта о признании сделки недействительной[4], так и подход, согласно которому трехмесячный срок следует исчислять с момента исполнения спорной сделки (т.е. к моменту признания сделки недействительной судом трехмесячный срок уже, как правило, истек)[5]. На наш взгляд, разумнее придерживаться первого подхода и позволять должнику в трехмесячный срок с момента вступления в силу решения суда исполнить реституционное обязательство и только потом возбуждать дело о банкротстве по заявлению кредитора. Суммы реституционных требований могут быть значительными, поэтому неисполнение их немедленно после вступления решения в силу не говорит о ситуации кризиса.